Rabbit-ear iris | First comes the blessing
Of all that you've dreamed,
but then comes the curses
Of diamonds and rings.
Only at first did it have its appeal,
But now you can't tell the false from the real. |
------------------
Она берёт его член в руку и вводит себе между ног, — шумно выдыхает, насаживаясь глубже, и начинает двигать бёдрами: вверх-вниз, вверх-вниз, — поскуливая, словно от боли, и топчась ладонями по напряжённому животу мужчины, не зная, куда их девать. Блэквелл не подсказывает ей, — пока что эта неловкость ещё веселит его.
У Хиллари хрупкие крохотные ладони, — почти детские, — детская едва выраженная грудь с небольшими, торчащими в разные стороны сосками, вздрагивающая от его прикосновений, олений взгляд, — по девушке не скажешь, что ей уже есть восемнадцать.
Его не привлекают дети, но в этой есть что-то особенное.
Есть что-то особенное, невероятно возбуждающее и очень личное в том, чтобы самому обучать новую любовницу, — негромко наговаривать на ухо все те вещи, о которых она даже не догадывалась, со смехом наблюдать за тем, как сначала расширяются от стыда и страха глаза, и как ловко маленькая шлюшка орудует своими губами, руками и мышцами уже спустя несколько упражнений.
Не обходится без неудач. Когда Хиллари впервые пытается сделать это ртом, то слишком торопится, — её начинает выворачивать наизнанку. Джон не брезглив, но слишком ценит время, которое потребуется на уборку, и цвет этой простыни, — с нажимом гладит по тонкому горлышку, помогая проглотить всё обратно, отирает ладонью её слёзы со своего предплечья, прижимает обмякшее тоненькое тело ближе к себе, успокаивающе целуя в дрожащую спину: не расстраивайся, получится в следующий раз.
Не прекращая двигаться внутри неё, он поворачивает голову вправо, — туда, где на стене висит большое зеркало, — их взгляды пересекаются в отражении.
Вызывает воспоминания. В комнате сестры всегда было много зеркал, ведь девочки должны следить за собой, а вот в его — всего одно, потому что юноше не пристало заниматься самолюбованием. Но Джону всегда нравилось смотреть со стороны, — сверху, сбоку, под разными углами и под всеми углами сразу.
А вот Хиллари не разделяет его маленькие причуды.
Она хотела бы выключить свет, но может только закрыть глаза, — точнее, могла, пока ему это не осточертело, и Блэквелл не запретил ей моргать и отводить взгляд, пытаться забыть о том, где она, пытаться забыть о нём или представить на его месте кого-то другого.
В конечном итоге ему надоедает эта игра.
Почему ты так хочешь страдать?
Его слова раскалёнными металлическими штырями вдвигаются в сознание девчонки, калеча и уродуя под свои нужды, и вот она — совершенно ласковая и покладистая, преданно льнёт к груди, постанывая и сжимая пальцами его плечи, слишком быстро выматывается, но продолжает жадные дёрганные автоматические движения, словно та лабораторная крыса с дофаминовым рычагом, — нервно протестующе хнычет, когда Джон на секунду останавливается, чтобы сменить позу, и трётся об него, выпрашивая ещё.
Он кончает в неё два раза, прежде чем позволяет расслабиться и, уткнувшись лицом себе в бок, в изнеможении отключиться, — сам ещё долго не может уснуть, — чувствует себя скорее опустошённым, нежели удовлетворённым.
Хиллари, Хиллари, Хиллари, — бирюзовая, как вода у берегов южного океана. Была, пока не покрылась маслянистой радужной плёнкой, не влилась в неё грязно-бурым невнятным оттенком. Так происходит всегда, рано или поздно, — все они ломаются, смешиваются с жёлтой грязью, все разочаровывают его, — эти одноразовые девочки в яркой цветной упаковке, — на деле они все одинаковые, — как дешёвые конфеты-ассорти. Секс насыщает тело, но не разум. Разум остаётся пустым.
Под тяжёлыми веками — обсидиановая чернота, целующая в зрачки, с привкусом холодного стекла, и Джон засыпает, не догадываясь, что грязь, пачкающая всё, до чего дотрагивается, кроме этой черноты, по-прежнему внутри него, а не снаружи.
Хиллари спит беспокойно, но крепко, во сне неосознанно тянется к теплу его кожи, прижимаясь всем телом, — это с ней с тех пор, как поспала голой на балконе среди зимы в наказание за какую-то провинность, о которой Блэквелл забыл уже к утру.
Джон просыпается от её движений, — обводит взглядом из-под полуприкрытых век скрытую в сумраке комнату, вслушиваясь в неуловимый звон нитей, оплетающих окна и двери охранными заклинаниями, защищающими дом от всего, кроме человеческой глупости, — о, старая домработница больше не будет сюда приходить, — и, возможно, больше вообще не сможет ходить, если он обнаружит ещё хоть одну её ошибку.
Джон пока не догадывается, что самая главная её ошибка стоит в метре от него с занесённым ножом.
Всё занимает секунды: хриплый кашель, три пары широко распахнутых глаз, капли крови на его щеке, — одна, две, пять, — стекающие с ладоней всхлипывающей Хиллари, сжимающей тоненькими пальцами обеих рук лезвие кинжала, изо всех сил пытаясь закрыть его собой, — остатки сна исчезают мгновенно.
— Замри, — командует Блэквелл, резко садясь на кровати, — кажется, что вспышку магической энергии можно видеть невооружённым взглядом, словно искры статического электричества, — и теперь уже с интересом изучая застывшую перед ним миниатюру из двух фигур, вцепившихся с двух сторон в один кинжал.
Что ж, в доме в самом деле нет охраны. Зачем она нужна, когда каждый из его обитателей запрограммирован ценой своей жизни защищать хозяина?
— Боже, Хиллари, умойся, — раздражённо приказывает он, отирая с шеи и плеча чужую кровь, — убедившись, что инцидент с покушением можно считать исчерпанным, — заявившийся к нему в дом глупец озаботился чем угодно, кроме качественного амулета для ментальной защиты, — к счастью, их всё ещё не так-то легко достать простому смертному, — Стой. Сначала включи свет.
Девушка оборачивается на пол пути к ванной и идёт к выключателю, вытянув перед собой изрезанные ладони, кровь с которых продолжает стекать по её запястьям на ковёр.
Глаза привыкают к свету несколько секунд, но их оказывается достаточно, чтобы распознать в ночном госте молодую темноволосую девушку.
— Что за подарок. Да ещё и сама ко мне пришла, — с саркастичной улыбкой тянет маг, обходя кровать и становясь рядом с ней, ловко извлекает из парализованной руки кинжал, задумчиво проворачивает рукоять в ладони, — Как глупо.
— Что же мне с тобой делать?
проходи, располагайся. на данном этапе имеются общие мысли. все детали обсудим/выясним лично. 
]
